Abtracts
Беглые крестьяне в документах провинциальных учреждений России первой половины XVIII в.
В административно-судебных учреждениях России XVIII в., пожалуй, самый распространенный вид документа – это допросы беглых крестьян. Их тысячи, но они еще не стали предметом специального всестороннего изучения. Однако на их анализе построена фундаментальная монография Н. В. Козловой Побеги крестьян в России в первой трети XVIII века (из истории социально-экономической жизни страны. (Москва, 1983). Исследовательница изучала крестьян с точки зрения классовой борьбы и формирования капиталистического рынка. Сведения из показаний беглых были объединены ею в следующие группы: I) уезд, из которого бежал; 2) социальная принадлежность до побега; 3) социальная принадлежность после побега; 4) сословная категория крестьянина до и после побега; 5) срок жизни в бегах; 6) направление побега; 7) характер жизни в бегах; в) занятия; 9) причины побега; 10) семейное положение и время обзаведения семьей; 11) число бежавших (мужчин); 12) число вернувшихся из бегов; 13) обстоятельства возвращения; 14) прочее. По каждому из пунктов составлены таблицы, отвечавшие на поставленные вопросы, и таким образом, выявлены общие характеристики крестьянского бегства.
Моя работа также строится на допросах беглых крестьян, но в ином подходе. Я не ставлю вопрос «сколько?» и не анализирую «социально-экономическую жизнь страны», для меня важно понять и описать саму жизнь «в бегах», авантюрную, тяжелейшую, полную неожиданных поворотов судьбы. Главная задача - проследить стратегии выживания крестьян в этих условиях. Однако мое исследование, рассматривающее частные случаи, оказывается возможным только на основе фундамента, выстроенного исследованием Н.В.Козловой, которое задает общие параметры явлению бегства. Благодаря им, рассматриваемые мною документы осмысляются через уже исследованный ею общий исторический контекст бегства. Таким образом, смыкаются макро и микро история. Говорят, что это – невозможно. Данный пример, на мой взгляд, показывает осуществимость подобного исследования, только его последовательность начинается с 'макро', а затем уже переходит к 'микро'. Причем происходить это может не обязательно в рамках работы одного автора. Разные типы исследования взаимодополняют друг друга, а их соединение приносит хорошие плоды.
Возможно ли на основе допросов беглых воссоздать истории их жизни в бегах? Очевидно, что данные тексты не являются воспоминаниями, изобилующими подробностями. Показания записывались в тягостной обстановке судебного учреждения и подчинялись формуляру, в который входили однотипные вопросы. Уместно вспомнить опыт историографии 70-е гг. ХХ века, с увлечением взявшейся за изучение эго-документов простых людей в составе судебных дел. Через десятилетие энтузиазм заметно угас. Оказалось, что по таким документам с трудом удается проследить истинное поведение людей прошлого, поскольку в зеркале судебного делопроизводства реальность претерпевала существенные искажения. Чтобы минимизировать эти искажения, приходилось учитывать весь комплекс факторов, связанных с судебными процессами, в том числе особенности судебного делопроизводства, когда допрашиваемый говорил не то, что он хотел бы сказать, а то, что нужно было говорить в данной ситуации. Центр тяжести, таким образом, перемещался с первично поставленных исследователями задач услышать голос людей «потерянных для истории», на вопросы судебного процесса и его делопроизводства. Работа с допросами беглых крестьян содержит в себе все эти трудности.
Однако при всей формализации судебных записей мы не найдем двух похожих текстов. В начале допроса выясняли имя крестьянина, возраст, название родной деревни, фамилию его хозяина. Ответы обычно проверялись по переписным книгам. Целью этой процедуры не являлось возвращение хозяину его крепостного, власть ставила задачу записи беглого в подушный оклад. Вопрос о том, кто его укрывал во время бегства, рассматривался особо тщательно, именно в поведении «укрывателей» правительство видело корень зла в бегстве, и с таких лиц взимался большой штраф («зажилые деньги») в пользу хозяев.
Расспросные речи крестьян отражают только историю их жизни в бегах. Что с ним было до их побега, мы обычно узнать не можем. Однако нередкие случаи, когда младенец был в бегах вместе с родителями и на допрос в канцелярию попадал уже взрослым. Тогда его рассказ (правдивый или вымышленный) оказывался длинною в его жизнь. Например, крестьянин Макаров показал, что ему 71 год, а в бегах он очутился со всей родительской семьей еще в малолетстве. Место жительства он менял 10 раз (РГАДА, ф.939, д.47. Здесь и далее ссылки в скобках на документы РГАДА). Крестьянин Фомин был взят малолетним вместе с отцом на строительные работы в Петербург, отец там умер, а сын стал жить самостоятельно (ф.446, д.95). Некоторые взрослые из расспрашиваемых родились, когда мать находилась в бегах, и никогда не жили в ином состоянии (ф.446, д. 87; д.939, д.60). В одном из случаев беглыми крестьянами было сказано, что они только слышали от отцов, что те жили за касимовским царевичем лет 50 тому назад, а потом всю жизнь незаконно проживали в вотчинах Меншикова (ф.994, д.385). Иногда крестьяне говорили, что они вообще не помнят своих родителей, поэтому определить их изначальную принадлежность судьям оказывалось невозможным. Так было с двумя беглыми крестьянами, жившими у помещика Сербина, и женившимися на его старинных дворовых. Они рассказали длинные истории своих скитаний. Обоих оставили помещику Сербину, так и не сумев выяснить их происхождение (ф.939, д.76).
После уточнения личности крестьянина, его спрашивали: «От помещика своего каким ты отбывательством отбыл, и в котором году, и куда пришел, и у кого жил»? Ответ на него оказывается наиболее информативным из всех прочих, поскольку сам характер вопроса предполагает обстоятельный рассказ. В редких случаях раскрываются обстоятельства побега. Его причиной называли голод, смерть родителей, пожар и др. Случалось, что крестьянин отбывал из родного дома по «казенному» делу (часто упоминается строительная повинность, по которой на три месяца отправлялись в Петербург, Таганрог, Азов), но в дороге происходило что-то непредвиденное (утрачивались деньги, нападали разбойники, скашивала болезнь и т.д.) и 'работник' сбивался с пути. Побег с дороги был особенно привлекателен, так как «работники» имели паспорта (ф.445, д.310).
Следующий блок информации - рассказ о жизни в бегах, как правило, по понятным причинам – лаконичный. Крестьяне старались строго следовать только тем фактам, о которых их спрашивали, не обращаясь к мотивации действий, к эмоциональным переживаниям. Иногда что-то присочиняли себе на пользу. Так, видимо, следует доверять пошехонскому судье М.И.Хитрово, которому показался сомнительным рассказ крестьянина Павлова, посланного в Петербург, и через 17 лет вернувшегося назад. По его словам, отработав положенные три месяца, он направился домой, но по дороге, чтобы прокормиться нанялся работать на лето к некоему Бутакову. Тот ему не заплатил, а насильно женил на своей крепостной. Когда Бутаков умер, Павлов ушел, бросив жену, дочь и хозяйство (которому в деле имеется роспись). Воевода Хитрово усомнился, что в течение 17 лет Павлов не имел случая уйти от незаконно державшего его помещика (ф.446, д.61). Иногда есть прямые доказательства тому, что сказанное в допросе не соответствует действительности. Например, одного из беглых допрашивали дважды, потому, что его рассказ совершенно не совпал с рассказом жены. Он признался, что первый раз сказал неправду (ф.994, д.399). Из этого случая видно, какого типа рассказы, вероятнее всего были лживы: допрашиваемые старались представить себя родства не помнящими, брошенными во младенчестве, как сделал это крестьянин. Говоря о своих женах, многие также утверждали, что не знают, чьи они, откуда пришли. Например, один из крестьян сказал, что о жене своей 'не ведает [откуда она – О.К.] того ради, что у него, Ивана, с нею про то и разговору не было, и прижил де он, Иван, с нею, Ириною, сына Ивана'. Либо это эмоционально неразвитые супружеские отношения, либо - очередная уловка не сказать лишнего.
Большой проблемой оказывалось то, что в бегах часто заключались браки, - это была одна из возможностей обрести кров, свой дом. Венчались и при наличии живых супругов. В таких браках рождались дети, и властям было трудно решить, кому из помещиков они принадлежат. Женские нарративы несколько отличаются от мужских. Например, в них подробнее рассказываются истории вступления в брак.
Интересны подробные описания нажитого в бегах хозяйства. Помещику было выгодно вернуть своего крестьянина вместе с его имуществом, а не в нищем состоянии.
Драматичным моментом являлась поимка беглых. Так, беглый Афанасьев был пойман по ошибке, когда крестьяне гнались за грабителем-домушником и увидели Афанасьева, мирно спавшего в чужой бане. Осмотрели его обувь, оказавшейся сухой, это свидетельствовало о том, что он не убегал от погони. Но при выяснении личности обнаружилось его положение беглого (ф.939, д.32). Крестьянин Кузнецов 5 лет нанимался на работу по фальшивому паспорту. Однажды, при новом найме, его паспорт вызвал подозрения, и староста доставил Кузнецова в канцелярию для проверки личности. Здесь пришлось рассказать о себе правду (ф.939, д.43). Это были досадные случайности, но не раз беглые попадали в руки людей, целенаправленно занимавшихся их поимкой.
Вопрос «не воровал ли?» задавался беглым обязательно. Компрометирующие факты судом проверялись. Если же за крестьянином не оказывалось уголовных преступлений, следствие оканчивался одинаково: его возвращали хозяину.
Допросы беглых могут сочетаться с переписными материалами, которые помогают добавить некоторые характеристики к личности допрашиваемого – наличие семьи, ее состав, размер подушной подати. Нередко из судебного дела выступает такая особая для крестьян характеристика как их индивидуальная цена. Так, крестьянин Григорьев был продан гардемарином Бахметьевым за три рубля в качестве беглого попу Тимофею. Когда Григорьев объявился из бегов, то оказалось, что он болен, одна рука у него не работает, и он возжелал жениться на поповской просвирне. Бахметев отдал Григорьева попу даром (ф.939, д.44). Беглого Ларионова 27-ми лет продали в бегах же за 30 руб. секретарю губернской канцелярии. Он выяснил, что помещик Петр Трушнев, за которым незаконно жил Ларионов, его женил и записал в переписные книги с измененным возрастом и отчеством. Ларионов обзавелся крепким хозяйством (в деле есть его роспись). Трушнев его ценил, поскольку сам был беден (имел всего две души) и посланному за Ларионовым солдату дал отпор и крестьянина не отдал. Тем не менее, Ларионова все-таки вернули новому хозяину (ф.939, д.60).
Главную ценность расспросных речей представляет их массовость. Она дает возможность «увидеть» не только «фрагмент» жизни крестьянина, но через ряды таких «фрагментов» – феномен крестьянского бегства, с его особенностями, причинами, стратегиями поведения. Этот феномен обрисовывается не в общих чертах, а через индивидуальные жизненные ситуации, словами современников. Подобный опыт использования эго-документов имеет успешные прецеденты. Так, Е.Б.Смилянская, изучавшая народную религиозность, отмечала, что она поддается изучению лишь «через множество индивидуальных выражений, через анализ религиозных воззрений личности, при максимально подробном воссоздании ее микро- и макрокосма, ее картины мира». Близок к этому подходу и А.С.Лавров: «Религиозные тенденции времени, - пишет он, - рассматриваются ниже (в его монографии – О.К.) через призму биографий конкретных людей». Дела о беглых, в отличие от дел, использованных вышеуказанными авторами, мало связаны с проблематикой их сознания: в них нашла отражение проблематика их действий – как прожить вне своего хозяйства, вне родного окружения, нелегально? Воровство, разбой, бродяжничество, наем на работу, утайка в чужом хозяйстве, вход в чужую семью – вот о чем рассказывали крестьяне в расспросных речах. Таким образом, они дают возможность изучать не столько биографии крестьян (хотя это и не исключено), сколько через «биографии» крестьян определенные феномены российского бытия.
- Ольга Кошелева, Институт Всеобщей истории Российской Академии наук
Back to the contents page.
